Красная перчатка - Страница 12

— За эту программу отвечает одна женщина, агент Юликова, — продолжает Джонс. — Мы бы хотели вас познакомить.

— Какое это все имеет отношение к происходящему? Какая помощь вам от меня нужна?

Очень уж похоже на мошенничество: странно они себя ведут, мрачными взглядами обмениваются, когда я отворачиваюсь. Все эти разговоры про секретную правительственную программу, щедрые предложения — меня словно прощупывают. Только вот почему? Почему именно меня?

— Можешь не отрицать — нам известно о твоих связях с преступным кланом Захаровых.

Когда я пытаюсь возразить, Джонс поднимает руку.

— Можешь ничего не говорить. Но знай: за последние три года по приказу Захарова совершались многочисленные заказные убийства — убирали как членов его собственной шайки, так и посторонних людей. Мы обычно не вмешиваемся, когда бандиты убивают друг друга — пускай, но совсем недавно погиб один из наших информаторов.

Он кладет передо мной на стол черно-белую фотографию. По спине пробегают ледяные мурашки.

На снимке — лежащий на боку человек. Ему несколько раз выстрелили в грудь, на рубашке расплылось огромное черное пятно. Весь ковер под ним — в крови. Лицо толком не разглядеть из-за рассыпавшихся темных волос. Но это лицо я все равно узнаю где угодно.

— Его застрелили прошлой ночью, — рассказывает Джонс. — Пуля прошла между седьмым и восьмым ребром и угодила прямо в правое предсердие. Умер мгновенно.

Меня будто кто-то ударил кулаком в живот.

Отталкиваю от себя фотографию.

— Зачем вы мне это показываете? — Мой голос дрожит. — Это не Филип. Это не мой брат.

Я уже на ногах. Даже не помню, как вскочил со стула.

— Успокойся, — требует Хант.

В ушах гудит, словно накатило приливной волной. Я кричу на них:

— Это какой-то обман! Признайтесь! Это обман!

— Кассель, ты должен нас выслушать, — настаивает Джонс. — Убийца все еще на свободе. Ты можешь помочь нам найти убийцу собственного брата.

— Вы сидели тут и болтали со мной, а мой брат мертв? Вы знали, что он мертв, но вы… вы… — бормочу я. — Нет. Нет. Зачем вы это делаете?

— Мы знали, что после таких новостей с тобой нелегко будет поговорить, — признается Джонс.

— Нелегко? — повторяю я.

Бессмыслица какая-то. И тут меня озаряет. Но это тоже бессмыслица, не может быть.

— Вашим информатором был Филип? Да ни за что. Он бы не стал. Он ненавидит стукачей.

Ненавидел. Он ненавидел стукачей.

В моей семье свято верят: к копам идут на поклон только законченные трусы и подлецы. Полиция и так может в любой момент сделать с мастерами, что ей вздумается, — мы же как-никак преступники. Так что сотрудничать с копами — то же самое, что лизать ботинки заклятого врага. Если на кого-то настучал — предал не только своих. Предал самого себя. Помню, Филип однажды рассказывал про одного типа из Карни. Тот заложил кого-то по мелочи: стариковские разборки, я этих людей не знал. Так брат каждый раз сплевывал на пол, когда упоминал имя того стукача.

— Филип пришел к нам около пяти месяцев назад, — поясняет Хант. — В апреле. Сказал, хочет изменить свою жизнь.

Трясу головой. Не может быть. Наверное, брат сдался федералам, потому что ему некуда было больше податься. Из-за меня. Я разрушил его план и помешал убить Захарова. Если бы все получилось — лучший друг Филипа, Антон, встал бы во главе преступного клана, а сам Филип разбогател бы. Но вместо этого он погиб, из-за меня. Наверняка виноват Захаров. Кому еще нужно его убивать? Захаров обещал не трогать мою семью, но чего стоят его обещания? Особенно если он узнал о сделке Филипа с федералами. Какой же я идиот, нельзя было ему верить.

— Мать знает о смерти Филипа?

Заставляю себя усесться обратно на стул. Меня душит чувство вины.

— Мы постарались ничего не разглашать, — отвечает Джонс. — Твоей маме позвонят и сообщат обо всем, как только ты уедешь отсюда. А мы тебя надолго не задержим. Сочувствую, держись!

— Так обычно на открыточках пишут; знаете, таких с котятами.

Собственный голос словно чужой.

Агенты косо на меня смотрят.

Неожиданно обрушивается сбивающая с ног волна усталости: так и тянет лечь, положить голову на стол прямо здесь. Но агент Джонс не унимается:

— Твой брат хотел порвать с организованной преступностью. Просил нас найти его жену — собирался просить прощения за то, что ей пришлось пережить. Мы включили бы их обоих в программу защиты свидетелей, а он обещал за это сдать захаровского наемника. Даже, может, самого Захарова бы удалось прижать. Тот убийца — настоящий психопат. Филип рассказал нам о шести мастерах — его жертвах. А мы даже не знали, что они мертвы. Твой брат пообещал показать, где спрятаны тела. Он действительно пытался начать все сначала. И умер ради этого.

О ком они говорят? Точно не о Филипе.

— Так вы нашли Мауру?

Маура сбежала из города прошлой весной и сына забрала. Потому что узнала о том, как Баррон менял ее память: заставлял забывать ссоры с мужем, оставлял только приятные воспоминания, нереально-сказочные. Но проблемы-то остаются, помнишь ты о них или не помнишь, и все равно рано или поздно дают о себе знать. К тому же у проклятий есть побочные эффекты — музыку, например, начинаешь слышать, ненастоящую.

Филипа ее отъезд просто подкосил. Брат винил во всем меня, даже больше, чем Баррона. Нечестно. Хотя, по правде, узнала она о проклятии именно благодаря мне — я подарил ей талисман памяти. Все равно, не я их брак разрушил.

Мне и так есть, в чем себя винить.