Набираю в грудь побольше воздуха. Как же мерзко говорить об этом вслух:
— Конечно, нет. Я же ничего не помню. Ты украл мои воспоминания.
— Ты бегал за нами, как собачка. — В голосе у брата теперь неприкрытая злоба. — Умолял взять с собой на дело. Надеялся, мы согласимся, когда увидим, какое у тебя жестокое черное сердце.
Он тычет мне пальцем в грудь. Делаю шаг назад. Неожиданно меня захлестывает неуправляемый гнев.
Я был младшим и, конечно же, боготворил их. А они мне плюнули прямо в душу.
— Я очень умно придумал, — скалится Баррон. — Заставил тебя запомнить, что ты раньше убивал. Только и всего! Запомнить, что ты тот, кем я хотел тебя сделать. Кассель, тебе же нравилось. Черт, да ты просто счастлив был стать наемным убийцей.
— Неправда, — я упрямо трясу головой. — Врешь. Ты всегда и всем врешь. Я ничего не помню, так что можешь говорить что угодно. Не буду я тебе верить.
— Брось. Ты хорошо себя знаешь. В глубине души ты знаешь правду.
— Не буду я убивать. Иди к черту со своими Бреннанами.
— Будешь, — смеется брат. — Уже убивал. Люди не меняются.
— Нет.
— Я уже говорил, ко мне приходили федералы. — Я что-то возражаю, но Баррон не обращает внимания, только повышает голос: — Я им ничего не сказал. А мог бы. Они бы тогда быстренько смекнули про своего таинственного убийцу.
— Они тебе не поверят.
Но я уже ни в чем не уверен. Мой мир летит ко всем чертям, и я вместе с ним.
— Конечно же, поверят. Я им покажу труп. Тот, который ты оставил в морозильнике дома у мамы.
— А, тот труп.
— Непредусмотрительно. Я же сам тебе про него рассказал. Неужели думал, что я не проверю?
— Сам не знаю, о чем думал.
Именно так. Не имею ни малейшего понятия.
— Они тебе, как и Филипу, навешают лапши на уши, получат свое и запрут до конца дней.
— Я видел контракт, Филипу гарантировали иммунитет от уголовного преследования.
— Я тоже его видел, — хохочет Баррон. — Филип лучше бы мне его сначала показал, перед тем как продавать душу дьяволу. Я же на юридическом учился. Полное фуфло. Агенты не могут гарантировать иммунитет от уголовного преследования. Эту бумажку можно в унитаз спустить. Так, видимость. Они могли его взять в любой момент.
— Ты ему об этом говорил?
— А зачем? Филип бы не стал слушать. Он ведь просто попрощаться зашел перед отъездом в эту свою землю обетованную, для защиты свидетелей.
Не знаю, врет он или нет, но что-то подсказывает — не врет.
Значит, федералам нельзя доверять.
А Баррон пойдет прямиком к ним, если я не переметнусь к Бреннанам.
Но если я переметнусь, Захаров тут же меня прикончит.
Выхода нет.
Как он тогда сказал на похоронах: «Когда настанет время разобраться с некоторыми близкими тебе людьми».
А Баррон сказал: «Будешь убивать. Уже убивал. Люди не меняются».
Оглядываюсь на ухмыляющегося брата.
— Правда, я все доходчиво объяснил, Кассель? Выбор-то очевидный.
Да, выбор действительно очевидный.
Баррон провожает меня обратно в общежитие. Успеваю пробраться в комнату до отбоя. Во время проверки в одиннадцать часов комендант выглядит растерянным — конечно, он ведь забыл о моем существовании. Решил, наверное, что стареет. Волнуется — не маразм ли это, не приближающийся ли Альцгеймер, а может, просто недосып? Фокус Баррона сработал только потому, что сейчас начало учебного года.
Но ведь сработал же. Сообразительный у меня братец.
— Ты куда девался во время пожарной тревоги? — интересуется Сэм, натягивая рваную футболку с изображением Дракулы и спортивные штаны с дырой на колене.
— Гулять ходил. — Я стаскиваю перчатки. — Свежим воздухом подышать.
— С Даникой?
— Что?
— Я знаю, ты ее катал на своей новой навороченной машине. Старик, у нее из-за тебя были неприятности.
— Да, мне очень жаль, — я ухмыляюсь, — но получилось забавно. Она же всегда такая правильная, а в последнее время — то урок прогуляет, то загремит в полицейский участок…
Сэм не улыбается.
— Ты с ней будешь себя вести как с Одри? Не обращать внимания, обижать? Ты нравишься Данике, я всегда знал. Кассель, девчонки на тебя западают, а ты на них не обращаешь внимания. И из-за этого они западают еще больше.
— Эй, погоди-ка. Она пропустила занятие из-за тебя — потому что ты ее расстроил. Мы же о тебе говорили.
— Что она сказала?
Вздыхаю. Не знаю, поверил или нет, но как минимум отвлекся от своих дурацких подозрений.
— Что ты ханжа и не хочешь с ней встречаться, потому что она мастер.
— Неправда! Я же совсем не поэтому злюсь.
— Я так ей и сказал, — швыряю в него подушкой. — А потом мы, конечно же, немедленно прыгнули друг другу в объятия и принялись лизаться, как два озабоченных хорька на Валентинов день, нас неумолимо потянуло друг к другу, как два магнита, как…
— Господи, зачем я с тобой дружу? — стонет Сэм, падая на кровать. — Зачем?
Неожиданно раздается стук в дверь, а потом в комнату заглядывает комендант:
— В чем дело? Отбой был пятнадцать минут назад. Не шумите и ложитесь спать, а то оставлю в субботу после уроков.
— Простите, — мямлим мы хором.
Дверь закрывается.
Сэм приглушенно хихикает.
— Ладно. Признаю, напрасно я разошелся. Но понимаешь, я же толстый ботаник, девушки в очередь не стоят. И вдруг появляется Даника, она слишком хороша для меня, тут явно должен быть какой-то подвох. И точно — не сказала, что мастер. Значит, не доверяет. Не воспринимает наши отношения серьезно.