Красная перчатка - Страница 60

Поднимаюсь на холм. Старый дом кажется мрачным и зловещим даже при свете солнца. Доски посерели, окно на втором этаже (мамина комната) разбито и заклеено полиэтиленовым пакетом.

Баррон должен был предвидеть мой визит. Сам мне сказал про труп — ясно же, что я захочу перепрятать тело. Но кухня выглядит точно так, как я ее оставил в воскресенье — будто брат сюда и не заходил. В раковине стоит недопитая чашка кофе; по-моему, там плесень уже успела появиться.

Плащ и пистолет тоже на месте — лежат в глубине шкафа. Опускаюсь на колени и достаю их, чтобы лишний раз удостовериться.

Пытаюсь представить, как все произошло: мама направляет дуло на Филипа, спускает курок. Брат, наверное, не поверил, что она выстрелит в собственного сына, в первенца, засмеялся. Или наоборот — может, он как раз знал мать гораздо лучше меня и сразу же прочел в ее глазах приговор: свобода для нее гораздо важнее любви.

Почему-то вместо убийства Филипа в голове упорно возникает другая картина: мама направляет оружие на меня, ее напомаженные губы кривятся. Меня передергивает.

Заставляю себя подняться. Достаю из-под раковины в кухне полиэтиленовый пакет, беру со стола нож. Все, хватит думать. Отрезаю от плаща пуговицы. Сам плащ я сожгу, а пуговицы, крючки и все остальное положу вместе с пистолетом в мешок, набью его камнями и утоплю в водохранилище Раунд Валли. Дедушка как-то рассказывал, что каждый второй преступник в Нью-Джерси что-нибудь да топил в этом озере — оно ведь самое глубокое в штате.

Выворачиваю карманы — не завалялось ли чего.

На пол выпадают красные кожаные перчатки. И что-то еще, маленькое и тяжелое.

Знакомый талисман, только расколотый напополам. Теперь я знаю, кто убил Филипа. Кусочки головоломки становятся на свои места. Надо менять план.

Боже, какой я идиот.

Звоню ей с телефона-автомата, как мама учила.

— Ты должна была мне сказать.

Но я, конечно же, прекрасно понимаю, почему не сказала.

Вызываю такси — добраться до школы. По дороге на мобильник приходит сообщение от Одри.

Вспоминаю, как когда-то давно, в прошлом, волновался и радовался, получая от нее эсэмэски. Со вздохом открываю мобильник: «Взаимоуничтожение. Встретимся завтра около библиотеки, в обед».

У меня было столько неотложных дел, я даже не подумал — кому рассказать и рассказывать ли кому-нибудь вообще о поступке Одри. Это же она швырнула камень в Лилино окно. «Взаимоуничтожение» — любопытный ход. Донесу на Одри, а она донесет, что я был ночью у Лилы в комнате. Какое правонарушение, интересно, больше взбесит администрацию? Не хотелось бы вылетать из Уоллингфорда в выпускном классе, даже если вылечу не один.

К тому же неизвестно, кому Норткатт поверит.

Пишу ответ: «Хорошо, завтра».

Как же я вымотался. Обессиленно доползаю до комнаты и доедаю остатки Сэмовых пирожных-полуфабрикатов, а потом ложусь поверх покрывала и засыпаю прямо в одежде. Снова забыл ботинки снять.

В среду в обед встречаюсь с Одри. Девушка ждет меня, сидя на ступеньках перед библиотекой. Сцепила на коленях руки, затянутые в ярко-зеленые перчатки, рыжие волосы раздувает ветерок.

В голове крутятся разные неприятные мысли: вспоминаю историю Захарова про Дженни Тальбот, вспоминаю записку с угрозой и осколки стекла на полу.

— Как ты мог? — выпаливает Одри при виде меня.

Ничего себе. Как будто не я должен на нее злиться, а наоборот.

— Это же ты швырнула камень…

— Ну и что? Лила все у меня отняла. Все! — Шея у девушки покрывается красными пятнами. — А ты был в ее комнате, ночью, и плевать хотел на правила. Как ты мог после того, как она… Она…

— Что? Что она сделала?

Но Одри только молча качает головой, по щекам катятся слезы.

Вздыхаю и усаживаюсь возле нее на ступеньку, потом полуобнимаю, притягиваю ближе. Одри, вздрагивая от рыданий, склоняет голову мне на плечо. Такой знакомый цветочный аромат шампуня. Узнай она, кто я на самом деле — наверняка сразу же возненавидела бы. Но мы же когда-то встречались, не могу я вот так ее бросить.

— Ну, — шепчу бессмысленные утешения, — тихо, все в порядке. Все будет хорошо.

— Нет, не будет. Я ее ненавижу. Ненавижу! Вот бы тот камень ей попал в лицо.

— Ты же этого не хочешь.

— Из-за нее Грега отстранили от занятий. И родители выгнали его из дома, — всхлипывает девушка. — Они увидели те дурацкие фотографии, которые твои друзья наснимали. Ему пришлось умолять свою мать, сидя перед запертой дверью, умолять хотя бы его выслушать.

Одри плачет и плачет; ей все труднее говорить.

— В конце концов, они его заставили пройти тест. А когда результат оказался отрицательным — перевели в академию Саутвик.

Девушка замолкает. Она в отчаянии, сама не своя.

Академия Саутвик знаменита отрицательным отношением к мастерам. Это во Флориде, недалеко от границы с Джорджией. Все студенты, чтобы туда поступить, должны в обязательном порядке предъявить справку с результатами теста — доказать отсутствие магических способностей. А после поступления их заставляют еще раз его пройти в школьном медпункте.

Посылая сына в Саутвик, родители Грега спасают его и свою репутацию. Особых угрызений совести я не испытываю: Хармсфорду там наверняка понравится, среди единомышленников.

— До выпуска год остался, даже меньше. Ты снова его увидишь.

Одри поднимает на меня покрасневшие от слез глаза и качает головой:

— Перед отъездом он рассказал про Лилу. Как изменил мне. Она колдовством заставила…

— Неправда.