Облегченно вздыхаю, даже голова закружилась.
— Но только один раз и больше никогда, никогда ничего подобного делать не буду. Понял?
— Да.
— И я толком не знаю, как это сделать, так что ничего не обещаю. И из-за отдачи буду странно себя вести, стану излишне эмоциональной, так что тебе придется со мной нянчиться.
— Да.
— Ей станет на тебя наплевать. — Даника смотрит на меня очень внимательно, словно видит впервые в жизни. — Просто знакомый парень. Все ее чувства к тебе, настоящие и прошлые, исчезнут.
Закрываю глаза и молча киваю.
Добравшись до дома, перво-наперво иду в подвал и открываю морозильник. Янссен на месте — волосы покрылись инеем, лицо белое, веки набрякли. Эдакая шизофреническая мраморная скульптура — портрет убитого убийцы. Кровь, наверное, прилила к спине, когда я его сюда сгрузил. Снизу Генри, должно быть, стал фиолетовым.
Стаскиваю перчатку и кладу правую руку на его холодную грудь, под заледеневшую майку.
Трансформирую сердце в стекло.
Мгновенное превращение, зато отдача, как всегда, болезненная. Очнувшись, тру ушибленный затылок — там, где бился головой об пол. Все тело ломит, но я уже привык.
Поднимаюсь на второй этаж в гостиную, достаю из пакета пистолет и, зажмурившись, два раза стреляю в потолок. Сыплется штукатурка (один кусок чуть череп мне не размозжил), повсюду оседает пыль.
Мошенничество — скучная, тяжелая работа. Надо вытащить из шкафа громоздкий старый пылесос, поменять в нем мусорный мешок, тщательно пропылесосить комнату. Надо спуститься в подвал и все убрать — чтоб никто не догадался, что ты недавно бился тут на полу, страдая от отдачи. Надо разобрать пистолет, следуя инструкциям из Интернета; аккуратно стереть промасленной тряпочкой отпечатки пальцев, собрать обратно и завернуть в бумажные полотенца. Надо отъехать на милю от дома, найти заброшенный участок шоссе, облить бензином плащ и перчатки и сжечь их. Надо подождать, пока все сгорит, и развеять пепел. Надо расплющить пуговицы и крючки молотком, отъехать подальше от дороги и выкинуть их и мешок от пылесоса, причем выкинуть в несколько разных мусорных контейнеров, на разных свалках. Суть хорошего мошенничества — в мелочах.
Дело сделано. Пора звонить Сэму и приступать к следующей части плана.
Мама — настоящий пурист, когда речь идет об аферах. У нее свои методы, и довольно эффективные, надо заметить. Красивый наряд, прикосновение — и жертва уже готова подчиняться. До встречи с Сэмом я и не думал, что может пригодиться фокус с переодеванием или какая-то бутафория.
На ноутбуке загружена страничка с сайта «Кипрские красоты» — планы квартир для потенциальных арендаторов. Чрезвычайно полезная информация. У Сэма наготове фальшивая рана из тонкого кусочка силикона.
— Слушай, Кассель, ты сказал, что тот охранник не прочь поиграть в героя.
Может, и сказал. Не помню. Когда мы сидели в засаде, я много чего говорил: в основном трепался по поводу жильцов и хвастал, как обыграю соседа в карты.
— Сэм, тогда нам понадобится помощник. Это уже схема на троих.
— Попроси Лилу.
— Да она уже наверняка в город уехала.
Слабый аргумент. Какое нестерпимое искушение — последний раз увидеть любимую девушку, ведь скоро я ее потеряю.
— Мы же с Даникой до сих пор… Не знаю. К тому же актриса из нее никудышная.
— На званом вечере у Захарова она здо́рово справилась.
Вспоминаю, как Даника тайком передала мне пакет с кровью, а потом как ни в чем не бывало улыбалась Баррону.
— Ну да, но я тогда ее всю дорогу накручивал. Хочешь, сам Лиле позвоню?
Молча протягиваю соседу телефон. Я хочу ее увидеть. Пожалуй, если сейчас начать с собой бороться — сил больше ни на что не хватит.
Приезжаем за Лилой на вокзал на Сэмовом катафалке. Сосед колдует над ней на заднем сиденье, а я переключаю радиостанции и жую пиццу, взволнованно поглядывая на часы на приборной панели:
— Готово?
— Не мешай художнику работать, — отвечает Лила.
Ее голос словно острый, наточенный нож — вонзается в меня, как в масло; так легко, без усилия — мне не будет больно, даже если нож вытащить из раны.
— Да, прости, Сэм.
Наконец девушка перелезает на переднее сиденье. На щеке у нее мастерски нарисован синяк — от настоящего не отличить. Еще на Лиле светлый парик.
Не подумав, протягиваю руку, чтобы убрать у нее с лица длинную вьющуюся прядь, но тут же отдергиваю пальцы.
— Не испорти макияж, — криво улыбается она.
— Мы готовы?
— Минуточку, — отвечает Сэм. — Нужно налепить эту штуку на губу, а она не клеится.
Лила с решительным и в то же время взволнованным видом наклоняется и шепчет:
— То, что ты вчера сказал перед тем, как повесить трубку, правда?
Киваю.
— Но я думала, все это только для вида… — Она замолкает и прикусывает губу — словно боится спрашивать, боится услышать мой ответ.
— Я притворялся, что притворяюсь, — тихо говорю я. — Врал, что вру. Хотел заставить тебя поверить, что мы не можем быть вместе.
— Погоди, — хмурится Лила. — А почему сейчас решил сказать?
Вот черт.
— Потому что мне грозит страшная смерть от клыков двух свирепых пуделей, — кривляюсь я. — Любовь моя, помни обо мне.
Слава богу, тут с заднего сиденья выглядывает Сэм.
— Все, готово.
— Вот то, о чем ты просил. — Лила достает из рюкзака завернутую в футболку зеленую бутыль. — Ты это собираешься ей подкинуть?
Осторожно беру бутылку, стараясь не касаться стеклянного горлышка. Как странно — именно ее она выкрала из квартиры Филипа. И как страшно, если вдуматься, — ведь эта вещь когда-то была живым человеком.