Красная перчатка - Страница 74

Наверное, на моем лице читается неподдельный ужас.

— Во дает, да? — недоумевает Джереми. — Все говорят, ему дали взятку. Или поработали над ним.

— Брось, — дергается Сэм. — Может, просто совесть проснулась.

Мама же приглашала на этот обед. Сказала, мне понравится. «Детка, я знаю, что делаю».

По спине бегут мурашки. В новостях рассказывают про какое-то землетрясение, а я все еще пялюсь на экран. Я-то ее хорошо знаю: она еле сдерживала улыбку.

Мать работала над Паттоном. Совершенно точно.

Хочется завыть в голос. Как теперь ее вытащить? Ее же точно поймают.

Сэм что-то еще говорит, но я не слышу. Голова гудит.

Сто раз звоню маме, но она не берет трубку. Так и засыпаю — с мобильником в руке. Просыпаюсь от звона будильника. Еле-еле высиживаю уроки. Отстал по всем предметам. Отвечаю с запинками, пишу на два контрольную по статистике, под всеобщий хохот неправильно перевожу с французского.

Возвращаюсь в общежитие. У Сэма на кровати сидит Даника и рассеянно болтает ногами в тяжелых коричневых ботинках. Глаза заплаканные.

— Привет. Я не знаю, где Сэм. Последний раз его перед физикой видел.

Девушка откидывает с лица косичку. Словно набирается храбрости, готовится сообщить какие-то неприятные новости.

— Он на репетицию ушел. По-прежнему странно себя ведет, но я не к нему пришла. Нужно поговорить.

— Да, конечно, — киваю, хотя я вряд ли сейчас способен вести осмысленную беседу.

— О Лиле.

Значит, у нее ничего не вышло.

— Ну и ладно. Это была глупая идея.

— Кассель, ты не понимаешь. Я все испортила.

— В смысле? — Сердце стучит глухо и отрывисто, как барабан; бросаю рюкзак на кровать и сажусь. — Что значит «испортила»?

Даника, похоже, обрадовалась, что я все понял.

— Лила меня раскусила. Я идиотка и не сумела как следует притвориться.

Представляю себе, как Даника пыталась незаметно снять перчатку, при Лиле. Дурак я. Она же не училась «случайно» дотрагиваться до жертвы. Так действуют опытные карманники и мастера, нужна ловкость рук.

— То есть ты не… Не работала над ней?

Я готов рассмеяться от облегчения.

Как я рад, ужасно, непозволительно рад.

Буду терпеть угрызения совести. Не хочу больше быть хорошим. На что угодно пойду, лишь бы Лила была со мной.

— Она заставила меня все рассказать. — Даника печально качает головой. — Ты же знаешь, она может быть жестокой.

— Да. Знаю.

— Я пообещала ничего тебе не говорить.

Смотрю в окно. В голове крутится столько мыслей, а я никак не могу ни одной ухватить. Выдавливаю улыбку.

— И она поверила? Даника, надо что-то делать с твоей репутацией хорошей девочки.

— Прости. — Она не улыбается в ответ.

— Ты не виновата. Не надо было тебя просить. Я поступил нечестно.

— Ладно, увидимся в столовой.

Девушка уходит, неожиданно тепло взглянув на меня.

Дверь за ней закрывается, а меня захлестывает чудовищной силы волна противоречивых чувств: беззаботная радость вперемешку с ужасом.

Я так старался поступить правильно. Наверное, плохо старался. Знаю одно: я люблю Лилу, а она, пусть и недолго, будет отвечать мне взаимностью.

Встречаю ее возле библиотеки. Воротник рубашки расстегнут, белый шелковый шарф трепещет на ветру. Точно как киноактриса, не хватает только роскошного кабриолета. Догоняю.

— Привет, есть минутка?

— Кассель.

Лила не замедляет шаг. И имя мое произносит с отвращением.

— Знаю, ты, наверное, разозлилась из-за Даники. — Мне приходится бежать по дорожке задом наперед, чтобы видеть ее лицо. — Имеешь полное право. Позволь мне все объяснить.

— Объяснить? — Девушка внезапно останавливается. — Я не игрушка на батарейках, которую можно выключить, когда надоест.

— Я знаю.

— Как ты мог попросить ее поработать надо мной? Чем ты отличаешься от своей матери? — В ее голосе жалость мешается с презрением. — Проклятия больше нет. Между нами все кончено.

Да. Изо всех сил стискиваю зубы и пытаюсь казаться спокойным. В ушах звенят мамины слова: «Кассель, да она бы на тебя и не взглянула после всего происшедшего».

— Мало ты надо мной издевался — притворялся, что любишь, притворялся, что не притворяешься… — Лила на мгновение закрывает глаза, а потом смотрит на меня, в ее взгляде плещется ярость. — Магия закончилась. Я больше не буду вымаливать у тебя крупицы внимания. Весело, наверное, было наблюдать, как я втихомолку вздыхаю над твоими глупыми улыбочками. Все, больше этому не бывать.

— Все совсем не так.

Я растерян. Долгие месяцы мучился и страдал, а она думает, я над ней насмехался.

— Кассель, я не слабачка. Не буду из-за тебя плакать, — голос у Лилы дрожит. — Не буду за тобой бегать и выполнять все твои желания.

— Именно поэтому я и попросил Данику…

Слова застревают в горле. Неправда, я попросил, потому что почти поверил в эту иллюзию любви и хотел спастись от самого себя.

— Хотел, чтобы я ничего к тебе не чувствовала? Я тебя обрадую. Ненавижу тебя. Доволен? Ненавижу, сама, исключительно по доброй воле, и тебе даже не пришлось особенно стараться.

— Да ладно, — как же я сам себя ненавижу. — На самом деле, я ведь постарался.

Я потерял Лилу в тот самый миг, когда мать наложила проклятие. Все остальное — лишь иллюзия, жалкое притворство.

Она вздрагивает, но через мгновение ее лицо превращается в безразличную маску.

— Прощай, Кассель.

Девушка поворачивается ко мне спиной. Ветерок чуть раздувает белый шарф, и я замечаю у нее на шее что-то красное. Как будто ожог.